Неточные совпадения
12-го августа 18…, ровно в третий день после дня моего рождения, в который мне минуло десять лет и в который я получил такие чудесные подарки, в семь
часов утра Карл Иваныч разбудил меня,
ударив над самой моей головой хлопушкой — из сахарной бумаги на палке — по мухе.
Ударили сбоку на передних, сбили их, отделили от задних, дали по гостинцу тому и другому, а Голокопытенко хватил плашмя по спине Андрия, и в тот же
час пустились бежать от них, сколько достало козацкой мочи.
К десяти
часам надвинулись со всех сторон страшные тучи;
ударил гром, и дождь хлынул, как водопад.
Он снова шагал в мягком теплом сумраке и, вспомнив ночной кошмар, распределял пережитое между своими двойниками, — они как бы снова окружили его. Один из них наблюдал, как драгун старается
ударить шашкой Туробоева, но совершенно другой человек был любовником Никоновой; третий, совершенно не похожий на первых двух, внимательно и с удовольствием слушал речи историка Козлова. Было и еще много двойников, и все они, в этот
час, — одинаково чужие Климу Самгину. Их можно назвать насильниками.
Через четверть
часа Захар отворил дверь подносом, который держал в обеих руках, и, войдя в комнату, хотел ногой притворить дверь, но промахнулся и
ударил по пустому месту: рюмка упала, а вместе с ней еще пробка с графина и булка.
— Да… пришел послушать, как соборный колокол
ударит… а не то чтоб пустым делом заниматься… У нас
часы остановились…
День был ясный, и я знал, что в четвертом
часу, когда солнце будет закатываться, то косой красный луч его
ударит прямо в угол моей стены и ярким пятном осветит это место.
Пробившие
часы помогли начать разговор.
Ударило скорым боем на дешевых маленьких стенных
часах с гирями ровно двенадцать.
Но ничего этого не вспомнилось и не подумалось ему, потому что надобно было нахмурить лоб и, нахмурив его, думать
час и три четверти над словами: «кто повенчает?» — и все был один ответ: «никто не повенчает!» И вдруг вместо «никто не повенчает» — явилась у него в голове фамилия «Мерцалов»; тогда он
ударил себя по лбу и выбранил справедливо: как было с самого же начала не вспомнить о Мецалове? А отчасти и несправедливо: ведь не привычно было думать о Мерцалове, как о человеке венчающем.
«Не годится, показавши волю, оставлять человека в неволе», и после этого думал два
часа: полтора
часа по дороге от Семеновского моста на Выборгскую и полчаса на своей кушетке; первую четверть
часа думал, не нахмуривая лба, остальные
час и три четверти думал, нахмуривая лоб, по прошествии же двух
часов ударил себя по лбу и, сказавши «хуже гоголевского почтмейстера, телятина!», — посмотрел на
часы.
Но он ехал, ехал, а Жадрина было не видать; роще не было конца. Владимир с ужасом увидел, что он заехал в незнакомый лес. Отчаяние овладело им. Он
ударил по лошади; бедное животное пошло было рысью, но скоро стало приставать и через четверть
часа пошло шагом, несмотря на все усилия несчастного Владимира.
Мы поехали, воздух был полон электричества, неприятно тяжел и тепел. Синяя туча, опускавшаяся серыми клочьями до земли, медленно тащилась ими по полям, — и вдруг зигзаг молнии прорезал ее своими уступами вкось —
ударил гром, и дождь полился ливнем. Мы были верстах в десяти от Рогожской заставы, да еще Москвой приходилось с
час ехать до Девичьего поля. Мы приехали к Астраковым, где меня должен был ожидать Кетчер, решительно без сухой нитки на теле.
Ровно в шесть
часов, по знаку из дома,
ударяет наш жалкий колокол; у церковной ограды появляется толпа народа; раздается трезвон, и вслед за ним в дверях церкви показывается процессия с образами, предшествуемая священником в облачении.
Словом сказать, мы целый
час провели и не заметили, как время прошло. К сожалению, раздалось призывное: pst! — и Струнников стремительно вскочил и исчез. Мы, с своей стороны, покинули Эвиан и, переезжая на пароходе, рассуждали о том, как приятно встретить на чужбине соотечественника и какие быстрые успехи делает Россия, наглядно доказывая, что в качестве «гарсонов» сыны ее в грязь лицом не
ударят.
Вдали два раза
ударил колокол — два
часа!
— Да, жук… большой, темный… Отлетел от окна и полетел… по направлению, где корпус. А месяц! Все видно, как днем. Я смотрел вслед и некоторое время слышал… ж — ж-ж… будто стонет. И в это время на колокольне
ударили часы. Считаю: одиннадцать.
— Все-таки теперь уж не бьют так, как бивали! Ну, в зубы
ударит, в ухо, за косы минуту потреплет, а ведь раньше-то
часами истязали! Меня дедушка однова бил на первый день Пасхи от обедни до вечера. Побьет — устанет, а отдохнув — опять. И вожжами и всяко.
Послала дорогу искать ямщика,
Кибитку рогожей закрыла,
Подумала: верно, уж полночь близка,
Пружинку
часов подавила:
Двенадцать
ударило! Кончился год,
И новый успел народиться!
Откинув циновку, гляжу я вперед —
По-прежнему вьюга крутится.
Какое ей дело до наших скорбей,
До нашего нового года?
И я равнодушна к тревоге твоей
И к стонам твоим, непогода!
Своя у меня роковая тоска,
И с ней я борюсь одиноко…
Лаврецкий окинул ее злобным взглядом, чуть не воскликнул «Brava!», [Браво! (фр.)] чуть не
ударил ее кулаком по темени — и удалился.
Час спустя он уже отправился в Васильевское, а два
часа спустя Варвара Павловна велела нанять себе лучшую карету в городе, надела простую соломенную шляпу с черным вуалем и скромную мантилью, поручила Аду Жюстине и отправилась к Калитиным: из расспросов, сделанных ею прислуге, она узнала, что муж ее ездил к ним каждый день.
Ямщик уже запряг лошадей, колоколец брякал у крыльца, на
часах ударило три.
Наступила ночь; движение на улице совершенно стихло;
часы в зале
ударили два.
Наконец
ударило одиннадцать
часов. Лиза встала, сослала вниз свои вещи и, одевшись, твердою поступью сошла в залу.
— Нельзя… не знаю… приду, — прошептала она как бы в борьбе и раздумье. В эту минуту вдруг где-то
ударили стенные
часы. Она вздрогнула и, с невыразимой болезненной тоскою смотря на меня, прошептала: — Это который
час?
И продолжал кормить и поить до тех пор, пока не
ударил грозный
час…
«Чего же мне лучше этого случая ждать, чтобы жизнь кончить? благослови, господи,
час мой!» — и вышел, разделся, «Отчу» прочитал, на все стороны начальству и товарищам в землю
ударил и говорю в себе: «Ну, Груша, сестра моя названая, прими за себя кровь мою!» — да с тем взял в рот тонкую бечеву, на которой другим концом был канат привязан, да, разбежавшись с берегу, и юркнул в воду.
В четыре
часа с половиной
ударят к вечерне.
— Конечно, конечно, — подтвердил Петр Михайлыч и потом, пропев полушутливым тоном: «
Ударил час и нам расстаться…», — продолжал несколько растроганным голосом: — Всем вам, господа, душевно желаю, чтоб начальник вас полюбил; а я, с своей стороны, был очень вами доволен и отрекомендую вас всех с отличной стороны.
Проснувшись около десяти
часов, он вдруг дико вскочил с постели, разом вспомнил всё и плотно
ударил себя ладонью по лбу: ни завтрака, ни Блюма, ни полицеймейстера, ни чиновника, явившегося напомнить, что члены — ского собрания ждут его председательства в это утро, он не принял, он ничего не слышал и не хотел понимать, а побежал как шальной на половину Юлии Михайловны.
«Ба!» — воскликнул он вдруг,
ударив себя по лбу и тем тоном, каким некогда Архимед произнес эврика! — и эврика Аггея Никитича состояла в том, что он вспомнил о тяжелейших карманных золотых
часах покойного отца, а также о дюжине столовых ложек и предположил
часы продать, а ложки заложить.
— Тише, князь, это я! — произнес Перстень, усмехаясь. — Вот так точно подполз я и к татарам; все высмотрел, теперь знаю их стан не хуже своего куреня. Коли дозволишь, князь, я возьму десяток молодцов, пугну табун да переполошу татарву; а ты тем
часом, коли рассудишь,
ударь на них с двух сторон, да с добрым криком; так будь я татарин, коли мы их половины не перережем! Это я так говорю, только для почину; ночное дело мастера боится; а взойдет солнышко, так уж тебе указывать, князь, а нам только слушаться!
И вот, наконец,
ударил час, с которого должны были начаться кара Варнавы Препотенского рукой Ахиллы и совершенно совпадавшее с сим событием начало великой старогородской драмы, составляющей предмет нашей хроники.
Наутро в
час обедни
Вдруг слышу звон,
ударили в набат,
Крик, шум.
А! схима… так! святое постриженье…
Ударил час, в монахи царь идет —
И темный гроб моею будет кельей…
Повремени, владыко патриарх,
Я царь еще: внемлите вы, бояре:
Се тот, кому приказываю царство;
Целуйте крест Феодору… Басманов,
Друзья мои… при гробе вас молю
Ему служить усердием и правдой!
Он так еще и млад и непорочен…
Клянетесь ли?
— Неведомо!
Ударит час, снизойдёт он со облак судити живых и мертвых… а когда? Неведомо… Ты вот что, пойдём-ка со мной ко всенощной!
Зарецкой и Зарядьев подошли к колонне; капитан стал на свое место.
Ударили поход. Одна рота отделилась от прикрытия, выступила вперед, рассыпалась по кустам вдоль речки, и с обеих сторон началась жаркая ружейная перестрелка, заглушаемая по временам неприятельской и нашей канонадою, которая становилась
час от
часу сильнее.
Погоня схватилась позже, когда беглецы были уже далеко. Сначала подумали, что оборвался канат и бадья упала в шахту вместе с людьми. На сомнение навело отсутствие сторожа. Прошло больше
часу, прежде чем
ударили тревогу. Приказчик рвал на себе волосы и разослал погоню по всем тропам, дорогам и переходам.
Часу в третьем ночи раздался стук в ворота, и вслед за тем кузнец
ударил несколько раз осторожно кнутовищем по оконной раме и назвал по имени ждавшую его с беспокойством жену.
Идут, идут; остановились,
Вздохнув, назад оборотились;
Но роковой
ударил час…
Раздался выстрел — и как раз
Мой пленник падает. Не муку,
Но смерть изображает взор;
Кладет на сердце тихо руку…
Так медленно по скату гор,
На солнце искрами блистая,
Спадает глыба снеговая.
Как вместе с ним поражена,
Без чувства падает она;
Как будто пуля роковая
Одним ударом, в один миг,
Обеих вдруг сразила их. //....................
Но, к совершенному и окончательному поражению господина Голядкина,
часы его понатужились и
ударили всего один раз.
В это время для него
ударил роковой
час разлуки с Россией; он не хотел уходить из нее честью, — она выгоняла его насильно.
Упав на двенадцать первых, переходит опять на двенадцать средних,
ударяет сряду три, четыре раза по средним и опять переходит на двенадцать последних, где, опять после двух раз, переходит к первым, на первых опять бьет один раз и опять переходит на три удара средних, и таким образом продолжается в течение полутора или двух
часов.
Ярость овладела Коротковым. Он взмахнул канделябром и
ударил им в
часы. Они ответили громом и брызгами золотых стрелок. Кальсонер выскочил из
часов, превратился в белого петушка с надписью «исходящий» и юркнул в дверь. Тотчас за внутренними дверями разлился вопль Дыркина: «Лови его, разбойника!» — и тяжкие шаги людей полетели со всех сторон. Коротков повернулся и бросился бежать.
Но спустя
час, когда Сашка, окончив свое дело, выходил из пивной на тротуар, несколько человек бросилось на него. Кто-то из них
ударил Сашку в глаз, засвистел и сказал подбежавшему городовому...
Часы ударили половину третьего; стало быть, он спал три
часа.
Пустошный человек взял задаток и побежал, наказав семейству рано пообедать и за
час перед тем, как
ударят к вечерне в первый колокол, взять каждому с собой по новому ручному полотенцу и идти за город, на указанное место «в бедный обоз», и там ожидать его. Оттуда немедленно же должен был начинаться поход, которого, по уверениям антрепренера, не могли остановить никакие принцы, ни короли.
— Нечего делать, — еще раз
ударил по руке и стал молиться Богу. — Дай Бог
час, — сказал он.
И вдруг
ударил страшный
час,
Причина долголетней муки...
А придет
час твой смертный, и ты вспомяни, мое дитятко, про нашу любовь ласковую, про наш хлеб-соль роскошный; обернись на родину славную,
ударь ей челом седмерижды семь, распростись с родными и кровными, припади к сырой земле и засни сном сладким, непробудным».
Матрена. Вестимо, что уж не по голове гладил, только то, что битье тоже битью бывает розь; в этаком азарте человек, не ровен тоже
час, как и
ударит… В те поры, не утерпевши материнским сердцем своим, вбежала в избу-то, гляжу, он сидит на лавке и пена у рту, а она уж в постелю повалилась: шлык на стороне, коса растрепана и лицо закрыто!.. Другие сутки вот лежит с той поры, словечка не промолвит, только и сказала, чтоб зыбку с ребенком к ней из горенки снесли, чтоб и его-то с голоду не уморить…
Но если Иоанн говорит истину, если в самом деле гнусное корыстолюбие овладело душами новогородцев, если мы любим сокровища и негу более добродетели и славы, то скоро
ударит последний
час нашей вольности, и вечевой колокол, древний глас ее, падет с башни Ярославовой и навсегда умолкнет!.. Тогда, тогда мы позавидуем счастию народов, которые никогда не знали свободы. Ее грозная тень будет являться нам, подобно мертвецу бледному, и терзать сердце наше бесполезным раскаянием!